Название: Нечто из книг.
Автор: Томас
Фэндом: Лавкрафт, оридж
Объем: Мини. 4,5 стр.
Категория: ???
Жанр: Мистика, ужасы, стилизация?
Рейтинг: PG-13
Саммари: Много кроссоверов с рассказами ГФЛ. Попытка сделать традиционного рассказчика особой женского пола.
ТекстDreams are made winding through her hair.
До рассвета остается совсем немного — но мой хронометр с треснувшим стеклом замер на отметке в три часа. Это есть Триада сна: вы спите, просыпаетесь и вами овладевает неясного происхождения тревога и беспокойство. Разум осаждают мысли, а странная, болезненная бессонница начинает терзать воспалившееся сознание, подобно соринке в глазу ввинчиваясь в мозг неконтролируемым зудом. Впрочем отсутствие сонливости в кои то веки сослужило бы мне хорошую службу если бы как на зло веки мои не слипались так, будто сказочный Оле-Лукойе брызнул в них молоком из волшебной спринцовки. Чтобы не провалиться в небытие я рассматриваю свои руки или фиксирую ускользающее внимание на трещине в заляпанном крупицами грязи стекле — и она расползается бездонным провалом, из которого не под силу выбраться даже времени. Я будто на так называемом "горизонте событий" что у границы черных дыр, что провозглашают нам новейшим современным теориям квантовой космологии. Сторонний наблюдатель сочтет меня насекомым в капле янтаря — чешуйчатокрылым мотыльком или навозной мухой, увязшей в исказившемся пространстве, но в действительности некое неописуемое притяжение перемалывает мои атомы в бездушной мясорубке, имя которой еще не дали ученые. Вы можете, по крайней мере, вообразить себе нечто подобное? Фактически невозможно объяснить вещи непостижимые разуму; в нескольких предложениях отразить суть знания, по крупицам собранного из самых невероятных источников.
И тогда то, что способно послужить причиной гибели всего человечества станет, уже стало причиной моего низвержения. Именно поэтому я стремлюсь закончить начатое мною дело до конца. До тех пор, пока от меня еще что-то осталось, или пока что-то осталось во мне. Мое имя Кори Фрай, я родом из ветшающего и забытого богом Данвича — там родились моя бабушка и мать. Воспоминания моего детства смутны и призрачны, подобно утренней дымке, что готовы рассеяться от излишне проницательного взгляда. Возможно, это кому-то покажется странным, но детали моей собственной биографии в прошествии времени последовательно растворялись на задворках разума. Впрочем, гниющие семейные архивы позволили определить, что корнями мое фамильное древо уходит к первым поселенцам Новой Англии, сбежавшим от религиозных преследований в Европе. Избежав Салемских костров мои предки обосновались в окутанном тайнами Аркхэме, однако позже, с началом финансовых трудностей, род Фраев бесповоротно увяз в тоскливом данвичском болоте. Украдкой, без ведома родителей, проводя время на влажном, покрытым липким мхом чердаке, среди кип плесневеющих бумаг, нередко я, благодаря силе воображения, оказывалась среди старинных зданий колониальной и раннефедеральной эпохи Салема, то ступала в паутину улиц Аркхэма с его старинными викторианскими постройками и двускатными крышами. В моих путешествиях приходилось быть осторожной – мне казалось более чем сомнительным, что мой консервативный и строгий отец, в его вечных старомодных, безукоризненно отглаженных костюмах и накрахмаленных воротничках, одобрил бы подобные занятия для юной особы.
И даже на пороге моей зрелости, когда я всеми правдами и неправдами вымолила у родителей разрешение посещать вечерние курсы на факультете метафизики в Мискатоникском университете, мой бедный отец не терял надежд успешно выдать замуж свою непутевую дочь, ставшую на зыбкую тропку малоисследованных и запретных областей человеческого знания.
Минуя трудности, причинами которым послужило мое "деревенское" происхождение, я вступала в одни декадентские кружки за другими, с головой погружаясь в псевдо-оккультную жизнь упаднической аркхэмской молодежи.
Ярким примером моего знакомства с так называемой богемой может послужить общения с неким Ричардом Аптоном Пикменом, именующим себя великим художником. Впрочем, по словам очевидцев, его работы были свидетельством его непревзойденного таланта как исполнителя — но, увы, лишь с технической стороны. Затем мне посчастливилось, если конечно это можно так назвать, узреть воочию несколько его картин, прежде чем он таинственным образом бесследно пропал. Думаю, это к лучшему — с подобной мерзостью мне более не хотелось сталкиваться никогда. Современное искусство и без того подвержено вырождению и нет никакого смысла ускорять этот процесс подобными мерзостными катализаторами. На самом деле, загадочные исчезновения зловещим облаком окутывали университет, и мой уход из студенческого общества, заигравшегося в свое упадническое волшебство, был лишь вопросом времени. Однако одно событие сыграло роль катализатора, кардинально изменив мой образ жизни и мировоззрение.
Вам, должно быть, интересно, что извлекло меня из манящего полумрака наполненных опием вечеров? То поистине чудовищный случай, объяснить который я едва ли смогу, исключив вмешательство каких-то богомерзких сил. Стояло необычайно жаркое лето, Аркхэм и пригород оказался в зловонной пасти эпидемии брюшного тифа. По причинам финансового характера мне пришлось нанести визит дяде — родному брату моего отца, еще в юном возрасте покинувшему отчий дом, чтобы самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Мы практически не общались — отец не одобрял этой связи, поэтому я обращалась к дядюшке, только испытывая определенного вида затруднения. Обнаружив его при смерти, со вздувшимся от болезни животом и пеной у рта я, не долго думая, вызвала врача, пролепетав в шипящее пластиковое нутро о том, что мой родственник собирается отдать концы. Врач явился незамедлительно — невысокий молодой человек с пронзительными голубыми глазами. Его ассистент торопливо вывел меня из спальни, где находился больной. И вновь услужливая память пытается стереть воспоминания, балансирующие на грани здравого смысла. Перед моим внутренним взором лишь слетевшая с петель дверь и темный силуэт, источающий непередаваемое зловоние. Не знаю, как мне удалось сбежать и что случилось там, в пронизанной болезненным смрадом спальне на самом деле — доктор провел там не менее часа, но позже я обнаружила себя в совершенно жалком состоянии на берегу грязного Мискатоника, что несет свои мутные воды к морю. Одежда моя была местами изорвана и покрыта отвратительного вида слизью и присохшей субстанцией, напоминавшей пену.
Этот инцидент стал апогеем кошмара, вынудившего меня вынырнуть из пучины оккультных наук, — ибо происходящее выходило за все ведомые мне рамки — и обратиться к знаниям другого толка. Непродолжительное общение с Асенат Уэйт, одной из декаденток Мискатоника кардинально перенаправило свои научные изыскания. С ее легкой руки ознакомившись с чудом сохранившимися заметками Кетси Мейсон, которая, якобы найдя правильное соотношение геометрических фигур, могла без труда перемещаться в пространстве, я поняла, к каким направлениям мне следует обратиться. В то время я как никогда нуждалась в рациональности, способной меня успокоить. Будучи не в силах объяснить произошедший со мной кошмар я принялась искать закономерность в окружающей меня реальности. Космогония и точные науки, такие как математика и квантовая механика на тот момент показались мне старыми знакомцами, и я была приятно удивлена тем, как много общего у древних легенд с современными научными разработками в отрасли, к примеру, многомерной геометрии. Как благородная алхимия является прародительницей химии, так и разваливающиеся от одного показания древние манускрипты, вне всяких сомнений, были, по сути, источниками исключительно точных научных знаний. Отныне все неведомое и непостижимое виделось мне в свете стройных линий чисел и изящных по своей красоте формул. Вам, должно быть, покажется странным, что молодая особа женского пола могла что-то смыслить в этих науках, но вышивание и вязание никогда не были моим коньком, а большая часть суток, проведенных в библиотеке, избавляла от странного чувства одиночества, совершенно не свойственного моей натуре. Временами мне казалось, что я — частичка чего-то большего, некоего гештальта, поиск и нахождение которого должны были стать центром моей личной вселенной. Однако шло время, а мои упрямые попытки докопаться до истины срывались одна за другой — ни один источник не удовлетворял меня полностью — знания погружались в меня, как в бездонный колодец, вытесняя воспоминания о прошлом. Я жила здесь и сейчас — непрерывно поглощая информацию. В такие моменты у меня создавалось впечатления, что чернила или типографская краска в прочитанных мною экземплярах блёкнут и выцветают, словно в лучах полуденного солнца.
В конце концов, моя душа возалкала экспериментов. Переходя от сухой теории к практике, я чувствовала себя настоящим искателем, женщиной-ученым на границе открытия мировой важности. Ах, если бы было возможно вернуться в прошлое. Не видеть всех этих мерзких книг и никогда не оказываться на смердящем плесенью и крысами гнилом чердаке с документами, таившими в себе отвратительные тайны моего рода! Вне всяких сомнений, именно они стали причиной моего сегодняшнего низвержения туда, откуда нет возврата.
Я давно перестала вести учет прочитанным мною книгам — их количество росло в геометрической прогрессии, и лишь конец рабочего дня в библиотеке вынуждал меня покинуть Университет. Ночью же я растягивалась на скрипучей, кишащей клопами постели — жилье получше я уже не могла себе позволить, не обращаясь за помощью к семье, — и смотрела, как на потолке расцветают узоры из грибка и отвратительных по форме потеков, в которых мне грезились фантастические очертания иных миров. Так я дожидалась рассвета, затем надевала одно из своих нарядных платьев и отправлялась в библиотеку. Мне не казалось странным отсутствие потребностей во сне или пище — я пила лишь воду и изредка — сладкий чай, однако вес мой не уменьшался, скорее даже наоборот. Думаю, к этому привел не слишком подвижный образ жизни.
Позволив древнему неименуемому, суть которого в туманных намеках изложена «Безымянными Культами» фон Юнтца, я перешла Рубикон. Моей точкой невозвращения стал день, когда мне впервые было позволено коснуться творения безумного араба Аль-Хазреда. Едва касаясь нечестивых страниц, я испытала такой ужас, что не смела ни перевернуть страницу, ни пристально всмотреться в переплетения арабской вязи. Постепенно ужас стал сменяться очарованием — со смесью страха и пугающей жадности я пожирала каждую написанную строчку, страницу за страницей, пока не прочла целиком Полное Издание. Многие, очень многие абзацы я перечитывала несколько раз, с истомой и трепетом, от которых начинали ныть кости.
Все дальнейшее угасает в тумане — сладкой, точно сахарная вата розовой дымке. Не помню, как добралась до своей комнаты — забитой до отказа мышами коморки почти под самой крышей, больше напоминающей чердак со странной, скошенной под углом стеной. Закатное солнце, окрашивающее двускатные аркхэмские крыши алым, превращало блики на поверхности Мискатоника в вспыхивающие неописуемым цветом арабески, а небо принимало необычный, зловещий оттенок. Несмотря на то, что разум мой был порабощен ритмом нездешних звезд, в голове уже оформился четкий план действий. Как глупо обходится тремя измерениями, когда их количество больше во много крат! Я не могла упустить случай применить обретенные знания, часть которых была почерпнута из книги, а часть появилась точно сама по себе — видимо, это и был многократно встречаемый мною феномен "памяти крови". Та, что сильнее ума, та, что кричит в нас, рвется из глубин подсознания, и которая заставляет кричать сквозь сон, сейчас услужливо подсказывала мне следующий шаг.
Комната со скошенной стеной была определенно удачна — я даже подумываю о том, что все случившееся не может быть обыкновенным стечением обстоятельств.
Обои в комнате, видимо, были настолько плохи, что сквозь них я видела отчетливо проступающие символы, начертанные на стенах. Впрочем, может все дело в необычном освещении такого странного оттенка, что я не могу найти ему соответствующее сравнение. Оно становилось все сильнее, и я шагнула прямо в него, как была — босиком, так и не сняв с руки часы, для которых эта поездка оказалась фатальной — они замерли и больше не шли, а стекло в них пресекла трещина, напоминающая предостережение.
Мне показалось, я вижу улицы Аркхэма — и в то же время другого, совершенно непохожего города, как иногда бывает во снах. Я видела узкие мощеные улицы и покосившиеся, нависающие над ними гниющие глыбы домов, следящих за мной своими подслеповатыми от пыли окнами.
Оказавшись в библиотеке, в которой прежде я провела количество дней, не поддающееся исчислению, я схватила книгу — сквозь стекло — оно не было преградой: человеческая плоть способна обуздать материю, пусть и ценой небольших повреждений. Больно не было — только удовольствие от прикосновения к книге. Терзающий мое тело приятный зуд стал сильнее — точно окружающее меня пространство было подвержено вибрациям, колебаниям, которые, то усиливались, то слабели в каком-то своем, неуловимом ритме. Все во мне — дыхание, кровоток, даже пульсация зрачков жаждала слияния с этой материальной музыкой кошмарных нездешних звезд, чье незримое сияние покалывало кожу. И вновь картина изменилась, хоть я и стояла на месте — менялся мир, вселенная, измерения искривились как стеклышки калейдоскопа, чтобы сместить пространство к нужным мне координатам.
Отец, исхудавший и постаревший и — неожиданно жалкий в допотопной ночной сорочке, с фонарем в руках что-то торопливо говорил — отчего-то не могла различить слов, только видела шамкающий провал рта. Глаза, привыкшие к буквам, метались по грязной комнате моего данвичского дома, убогость которого не мог скрыть полумрак. В любом случае, мне не было до этого дела. Главное — книга была со мной. А когда отец сделал шаг вперед — на меня обрушился водопад звуков, едва не выбивший у меня землю из-под ног, пугающий до головокружения, до рези в легких, которые обдало холодом. Но даже это не помешало мне различить алчный блеск в его затянутых катарактой глазах, а его скрюченные, темные пальцы на бледном фоне побитой молью ткани потянулись к книге. Он знал – всю жизнь знал правду, и лишь ждал моего возвращения, дабы завладеть гробовдохновленным фолиантом, или это лишь фантазия, материализовавшийся в рассветные часы страх?
Не знаю, что случилось в тот момент — память моя исчезала с катастрофической скоростью — все, что не являлось нужной мне информацией отсекалось, вырывалось с корнем — едва ли я осознавала свои действия, когда впилась в плечи своего отца, стоящего у входа в подвал. Думаю, я просто хотела обнять его после долгой разлуки. А еще в нашей гостиной никогда не было входа в подвал, вот, что странно. Только читала в трухлявых семейных архивах, что раньше на месте нашего поместья было кладбище — то ли индейцев, то ли цыган.
Плечи отца были теплыми даже сквозь ночную сорочку, точно в детстве, когда он изредка брал меня на руки, рассказывая отвратительные, страшные истории про волков с человечьими головами и бездонных пирамидах, в которых коридоры гонят журчание незримых во тьме флейт. Не чувствовала, клянусь, в руках никакого напряжения — он ведь немолод и просто потерял равновесие, свалившись с лестницы в одушевленный зев подвала. Не нужно было пытаться отнять мою книгу.
Всплыл вздувшимся мертвецом давний летний кошмар — сошедший с ума дядюшка был холоден, как лед, а его зубы в гнилом рту были острыми и едва не прокусили мне запястье. Кажется, его так никто и не похоронил, тело не нашли или что-то в этом роде. Не могу вспомнить имя того врача – не то Гарольд, не то Генри. И фамилия у него как шипение змей… Конечно, я не могла причинить отцу вред. Стоит туда спуститься, посмотреть, все ли в порядке. Пол отчего-то весь мокрый. Прошлое не умирает — точно болезнь оно растет в нас, взращивая свои отравленные плоды, если почва достаточно благодатна. Существуют силы, способные стереть человека подобно воде, размывающей чернила с выброшенного листа, если у подписавшего приговор человечеству недостанет сил и возможности исполнить задуманное.
Меня никогда не существовало, только оболочка, фарфоровая кукла с ядом внутри. Все виденные мною документы — подделка. Я не знаю, почему зеркала во всем доме превратились в оконные стекла — где сейчас скрывавшая их глубину амальгама?
Спускаюсь в подвал, чтобы быть ближе к земле, дальше от гнилостно пахнущей воды, прибывающей в комнату, сочащейся из стен. Меня охватывает непохожая ни на что сонливость, а склизкие нити подбираются все ближе к моему разуму, зрение покидает меня, и уже хлопают невидимые черные крылья!
И теперь я должна исполнить свое предназначение, жалкую роль смертоносного для человечества грешного сосуда. Отец мог бы гордиться мною — разве я не гостеприимная хозяйка, готовая дружелюбно распахнуть Двери милым сердцу гостям?
Выход из подвала становился все уже, а темнота наполняет душу гнетущим страхом, который исходит, похоже, от каждого камня, которыми выложены стены этого чудовищного склепа, чьи стены взмывают в какую-то отвратительную бездну. Где-то в вышине я вижу очертания обломанных ступеней...
Книга в моих руках не могла быть подлинником — заклинания безнадежно подверглись искажениям "... Где же страница семьсот пятьдесят один? Ночью они подсунули мне фальшивку!
Прости меня папочка... Страницы тускнеют и обугливаются... Хотя багровые чернила той, _подлинной_ становились лишь ярче!
Наш мир — это царство безумия. Безысходный ужас жизни, безраздельно господствующий над человеком держит его подобно цепному псу, с первых глотков зловонного воздуха обращая в своего раба и верного приспешника.
Рецензия от плохого копаЕсли честно, я навряд ли смогу выдать что-то вразумительное после прочтения данного текста. Слишком много сил я израсходовал, продираясь сквозь это. Я не буду врать, я не читал Лавкрафта, может, это и похоже на него (судя по всему такая цель и преследовалась), но лично я углядел в этом одну единственную аналогию. Сочинение восьмиклассницы, являющейся ярой поклонницей литературного гения того самого Лавкрафта, подражающей стилю и слогу, но не имеющей особых предпосылок к приятию особого мира мастера. Скудно, скучно, излишне заумно, стилизация была проведена, но недостаточно умело, что сделало текст крайне тяжелым для восприятия и чтения. но я уже говорил об этом. Идеи не углядел, возможно, я туповат для этого. Или ее просто нет.
Мой вердикт: больше не надо так. Сделайте что-то свое.
Рецензия от хорошего копаНе хочется говорить об этом тексте ничего плохого, но, извините, и хорошего сказать особо нечего. Так уж получилось, что я являюсь большим ценителем и почитателем таланта Лавкрафта. И я бы не сказал, что это - ужасная стилизация. Она, в общем-то, нормальная. Сохранен основной стиль, какие-то авторские приемы, ритмика текста вышла самой удачной. Но на этом, как бы, и всё, потому что текст немного скучен. Я ни в коем случае не хочу обидеть автора, но говорю только то, что почувствовал после прочтения. Признаюсь, Ваш текст висел на повестке дня уже очень давно, и первое, что я сказал бэдкопу, прочитав пару первых строчек: "Это, должно быть, интересно и здорово". Но потом как-то так вышло, что текст НЕ затягивал. И даже банальное "что будет дальше" и "чем всё закончится" не срабатывало, как это бывает в случае с другими подобными вялотекущими повествованиями. Именно поэтому текст пролежал так долго, у нас просто не доходили никак руки.
Плюс, часто бросались в глаза такие штуковины, вроде "закончить до конца". Будто закончить можно как-то ещё. Я понимаю, в авторском запале такие вещи часто не замечаются, но всё-таки при повторных вычитках следует подобные вещи учитывать.
Не совсем уразумел, с какой стороны тут что, кажется, для того, чтобы понять, нужно ещё раз прочитать, но я уже не осилю. Автор, мне понравилась стилизация и понравился слог, но я немного недопонял сюжета и того, каким боком он относится к нам и тематике нашего соо. С другой стороны, я понимаю, что это лишь мои проблемы, а потому прошу прощения за возможные незаслуженные тапки. Мне показалось, что в Вас есть потенциал, и я был бы рад почитать что-то не стилизованное.
Мой вердикт: воздержался.
Рецензия от шерифаСогласен с хорошим по поводу того, что было бы интересно почитать от Вас что-то менее запутанное и менее стилизованное. Текст ровный, без особых шероховатостей, но немного скучный.
Автор: Томас
Фэндом: Лавкрафт, оридж
Объем: Мини. 4,5 стр.
Категория: ???
Жанр: Мистика, ужасы, стилизация?
Рейтинг: PG-13
Саммари: Много кроссоверов с рассказами ГФЛ. Попытка сделать традиционного рассказчика особой женского пола.
ТекстDreams are made winding through her hair.
До рассвета остается совсем немного — но мой хронометр с треснувшим стеклом замер на отметке в три часа. Это есть Триада сна: вы спите, просыпаетесь и вами овладевает неясного происхождения тревога и беспокойство. Разум осаждают мысли, а странная, болезненная бессонница начинает терзать воспалившееся сознание, подобно соринке в глазу ввинчиваясь в мозг неконтролируемым зудом. Впрочем отсутствие сонливости в кои то веки сослужило бы мне хорошую службу если бы как на зло веки мои не слипались так, будто сказочный Оле-Лукойе брызнул в них молоком из волшебной спринцовки. Чтобы не провалиться в небытие я рассматриваю свои руки или фиксирую ускользающее внимание на трещине в заляпанном крупицами грязи стекле — и она расползается бездонным провалом, из которого не под силу выбраться даже времени. Я будто на так называемом "горизонте событий" что у границы черных дыр, что провозглашают нам новейшим современным теориям квантовой космологии. Сторонний наблюдатель сочтет меня насекомым в капле янтаря — чешуйчатокрылым мотыльком или навозной мухой, увязшей в исказившемся пространстве, но в действительности некое неописуемое притяжение перемалывает мои атомы в бездушной мясорубке, имя которой еще не дали ученые. Вы можете, по крайней мере, вообразить себе нечто подобное? Фактически невозможно объяснить вещи непостижимые разуму; в нескольких предложениях отразить суть знания, по крупицам собранного из самых невероятных источников.
И тогда то, что способно послужить причиной гибели всего человечества станет, уже стало причиной моего низвержения. Именно поэтому я стремлюсь закончить начатое мною дело до конца. До тех пор, пока от меня еще что-то осталось, или пока что-то осталось во мне. Мое имя Кори Фрай, я родом из ветшающего и забытого богом Данвича — там родились моя бабушка и мать. Воспоминания моего детства смутны и призрачны, подобно утренней дымке, что готовы рассеяться от излишне проницательного взгляда. Возможно, это кому-то покажется странным, но детали моей собственной биографии в прошествии времени последовательно растворялись на задворках разума. Впрочем, гниющие семейные архивы позволили определить, что корнями мое фамильное древо уходит к первым поселенцам Новой Англии, сбежавшим от религиозных преследований в Европе. Избежав Салемских костров мои предки обосновались в окутанном тайнами Аркхэме, однако позже, с началом финансовых трудностей, род Фраев бесповоротно увяз в тоскливом данвичском болоте. Украдкой, без ведома родителей, проводя время на влажном, покрытым липким мхом чердаке, среди кип плесневеющих бумаг, нередко я, благодаря силе воображения, оказывалась среди старинных зданий колониальной и раннефедеральной эпохи Салема, то ступала в паутину улиц Аркхэма с его старинными викторианскими постройками и двускатными крышами. В моих путешествиях приходилось быть осторожной – мне казалось более чем сомнительным, что мой консервативный и строгий отец, в его вечных старомодных, безукоризненно отглаженных костюмах и накрахмаленных воротничках, одобрил бы подобные занятия для юной особы.
И даже на пороге моей зрелости, когда я всеми правдами и неправдами вымолила у родителей разрешение посещать вечерние курсы на факультете метафизики в Мискатоникском университете, мой бедный отец не терял надежд успешно выдать замуж свою непутевую дочь, ставшую на зыбкую тропку малоисследованных и запретных областей человеческого знания.
Минуя трудности, причинами которым послужило мое "деревенское" происхождение, я вступала в одни декадентские кружки за другими, с головой погружаясь в псевдо-оккультную жизнь упаднической аркхэмской молодежи.
Ярким примером моего знакомства с так называемой богемой может послужить общения с неким Ричардом Аптоном Пикменом, именующим себя великим художником. Впрочем, по словам очевидцев, его работы были свидетельством его непревзойденного таланта как исполнителя — но, увы, лишь с технической стороны. Затем мне посчастливилось, если конечно это можно так назвать, узреть воочию несколько его картин, прежде чем он таинственным образом бесследно пропал. Думаю, это к лучшему — с подобной мерзостью мне более не хотелось сталкиваться никогда. Современное искусство и без того подвержено вырождению и нет никакого смысла ускорять этот процесс подобными мерзостными катализаторами. На самом деле, загадочные исчезновения зловещим облаком окутывали университет, и мой уход из студенческого общества, заигравшегося в свое упадническое волшебство, был лишь вопросом времени. Однако одно событие сыграло роль катализатора, кардинально изменив мой образ жизни и мировоззрение.
Вам, должно быть, интересно, что извлекло меня из манящего полумрака наполненных опием вечеров? То поистине чудовищный случай, объяснить который я едва ли смогу, исключив вмешательство каких-то богомерзких сил. Стояло необычайно жаркое лето, Аркхэм и пригород оказался в зловонной пасти эпидемии брюшного тифа. По причинам финансового характера мне пришлось нанести визит дяде — родному брату моего отца, еще в юном возрасте покинувшему отчий дом, чтобы самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Мы практически не общались — отец не одобрял этой связи, поэтому я обращалась к дядюшке, только испытывая определенного вида затруднения. Обнаружив его при смерти, со вздувшимся от болезни животом и пеной у рта я, не долго думая, вызвала врача, пролепетав в шипящее пластиковое нутро о том, что мой родственник собирается отдать концы. Врач явился незамедлительно — невысокий молодой человек с пронзительными голубыми глазами. Его ассистент торопливо вывел меня из спальни, где находился больной. И вновь услужливая память пытается стереть воспоминания, балансирующие на грани здравого смысла. Перед моим внутренним взором лишь слетевшая с петель дверь и темный силуэт, источающий непередаваемое зловоние. Не знаю, как мне удалось сбежать и что случилось там, в пронизанной болезненным смрадом спальне на самом деле — доктор провел там не менее часа, но позже я обнаружила себя в совершенно жалком состоянии на берегу грязного Мискатоника, что несет свои мутные воды к морю. Одежда моя была местами изорвана и покрыта отвратительного вида слизью и присохшей субстанцией, напоминавшей пену.
Этот инцидент стал апогеем кошмара, вынудившего меня вынырнуть из пучины оккультных наук, — ибо происходящее выходило за все ведомые мне рамки — и обратиться к знаниям другого толка. Непродолжительное общение с Асенат Уэйт, одной из декаденток Мискатоника кардинально перенаправило свои научные изыскания. С ее легкой руки ознакомившись с чудом сохранившимися заметками Кетси Мейсон, которая, якобы найдя правильное соотношение геометрических фигур, могла без труда перемещаться в пространстве, я поняла, к каким направлениям мне следует обратиться. В то время я как никогда нуждалась в рациональности, способной меня успокоить. Будучи не в силах объяснить произошедший со мной кошмар я принялась искать закономерность в окружающей меня реальности. Космогония и точные науки, такие как математика и квантовая механика на тот момент показались мне старыми знакомцами, и я была приятно удивлена тем, как много общего у древних легенд с современными научными разработками в отрасли, к примеру, многомерной геометрии. Как благородная алхимия является прародительницей химии, так и разваливающиеся от одного показания древние манускрипты, вне всяких сомнений, были, по сути, источниками исключительно точных научных знаний. Отныне все неведомое и непостижимое виделось мне в свете стройных линий чисел и изящных по своей красоте формул. Вам, должно быть, покажется странным, что молодая особа женского пола могла что-то смыслить в этих науках, но вышивание и вязание никогда не были моим коньком, а большая часть суток, проведенных в библиотеке, избавляла от странного чувства одиночества, совершенно не свойственного моей натуре. Временами мне казалось, что я — частичка чего-то большего, некоего гештальта, поиск и нахождение которого должны были стать центром моей личной вселенной. Однако шло время, а мои упрямые попытки докопаться до истины срывались одна за другой — ни один источник не удовлетворял меня полностью — знания погружались в меня, как в бездонный колодец, вытесняя воспоминания о прошлом. Я жила здесь и сейчас — непрерывно поглощая информацию. В такие моменты у меня создавалось впечатления, что чернила или типографская краска в прочитанных мною экземплярах блёкнут и выцветают, словно в лучах полуденного солнца.
В конце концов, моя душа возалкала экспериментов. Переходя от сухой теории к практике, я чувствовала себя настоящим искателем, женщиной-ученым на границе открытия мировой важности. Ах, если бы было возможно вернуться в прошлое. Не видеть всех этих мерзких книг и никогда не оказываться на смердящем плесенью и крысами гнилом чердаке с документами, таившими в себе отвратительные тайны моего рода! Вне всяких сомнений, именно они стали причиной моего сегодняшнего низвержения туда, откуда нет возврата.
Я давно перестала вести учет прочитанным мною книгам — их количество росло в геометрической прогрессии, и лишь конец рабочего дня в библиотеке вынуждал меня покинуть Университет. Ночью же я растягивалась на скрипучей, кишащей клопами постели — жилье получше я уже не могла себе позволить, не обращаясь за помощью к семье, — и смотрела, как на потолке расцветают узоры из грибка и отвратительных по форме потеков, в которых мне грезились фантастические очертания иных миров. Так я дожидалась рассвета, затем надевала одно из своих нарядных платьев и отправлялась в библиотеку. Мне не казалось странным отсутствие потребностей во сне или пище — я пила лишь воду и изредка — сладкий чай, однако вес мой не уменьшался, скорее даже наоборот. Думаю, к этому привел не слишком подвижный образ жизни.
Позволив древнему неименуемому, суть которого в туманных намеках изложена «Безымянными Культами» фон Юнтца, я перешла Рубикон. Моей точкой невозвращения стал день, когда мне впервые было позволено коснуться творения безумного араба Аль-Хазреда. Едва касаясь нечестивых страниц, я испытала такой ужас, что не смела ни перевернуть страницу, ни пристально всмотреться в переплетения арабской вязи. Постепенно ужас стал сменяться очарованием — со смесью страха и пугающей жадности я пожирала каждую написанную строчку, страницу за страницей, пока не прочла целиком Полное Издание. Многие, очень многие абзацы я перечитывала несколько раз, с истомой и трепетом, от которых начинали ныть кости.
Все дальнейшее угасает в тумане — сладкой, точно сахарная вата розовой дымке. Не помню, как добралась до своей комнаты — забитой до отказа мышами коморки почти под самой крышей, больше напоминающей чердак со странной, скошенной под углом стеной. Закатное солнце, окрашивающее двускатные аркхэмские крыши алым, превращало блики на поверхности Мискатоника в вспыхивающие неописуемым цветом арабески, а небо принимало необычный, зловещий оттенок. Несмотря на то, что разум мой был порабощен ритмом нездешних звезд, в голове уже оформился четкий план действий. Как глупо обходится тремя измерениями, когда их количество больше во много крат! Я не могла упустить случай применить обретенные знания, часть которых была почерпнута из книги, а часть появилась точно сама по себе — видимо, это и был многократно встречаемый мною феномен "памяти крови". Та, что сильнее ума, та, что кричит в нас, рвется из глубин подсознания, и которая заставляет кричать сквозь сон, сейчас услужливо подсказывала мне следующий шаг.
Комната со скошенной стеной была определенно удачна — я даже подумываю о том, что все случившееся не может быть обыкновенным стечением обстоятельств.
Обои в комнате, видимо, были настолько плохи, что сквозь них я видела отчетливо проступающие символы, начертанные на стенах. Впрочем, может все дело в необычном освещении такого странного оттенка, что я не могу найти ему соответствующее сравнение. Оно становилось все сильнее, и я шагнула прямо в него, как была — босиком, так и не сняв с руки часы, для которых эта поездка оказалась фатальной — они замерли и больше не шли, а стекло в них пресекла трещина, напоминающая предостережение.
Мне показалось, я вижу улицы Аркхэма — и в то же время другого, совершенно непохожего города, как иногда бывает во снах. Я видела узкие мощеные улицы и покосившиеся, нависающие над ними гниющие глыбы домов, следящих за мной своими подслеповатыми от пыли окнами.
Оказавшись в библиотеке, в которой прежде я провела количество дней, не поддающееся исчислению, я схватила книгу — сквозь стекло — оно не было преградой: человеческая плоть способна обуздать материю, пусть и ценой небольших повреждений. Больно не было — только удовольствие от прикосновения к книге. Терзающий мое тело приятный зуд стал сильнее — точно окружающее меня пространство было подвержено вибрациям, колебаниям, которые, то усиливались, то слабели в каком-то своем, неуловимом ритме. Все во мне — дыхание, кровоток, даже пульсация зрачков жаждала слияния с этой материальной музыкой кошмарных нездешних звезд, чье незримое сияние покалывало кожу. И вновь картина изменилась, хоть я и стояла на месте — менялся мир, вселенная, измерения искривились как стеклышки калейдоскопа, чтобы сместить пространство к нужным мне координатам.
Отец, исхудавший и постаревший и — неожиданно жалкий в допотопной ночной сорочке, с фонарем в руках что-то торопливо говорил — отчего-то не могла различить слов, только видела шамкающий провал рта. Глаза, привыкшие к буквам, метались по грязной комнате моего данвичского дома, убогость которого не мог скрыть полумрак. В любом случае, мне не было до этого дела. Главное — книга была со мной. А когда отец сделал шаг вперед — на меня обрушился водопад звуков, едва не выбивший у меня землю из-под ног, пугающий до головокружения, до рези в легких, которые обдало холодом. Но даже это не помешало мне различить алчный блеск в его затянутых катарактой глазах, а его скрюченные, темные пальцы на бледном фоне побитой молью ткани потянулись к книге. Он знал – всю жизнь знал правду, и лишь ждал моего возвращения, дабы завладеть гробовдохновленным фолиантом, или это лишь фантазия, материализовавшийся в рассветные часы страх?
Не знаю, что случилось в тот момент — память моя исчезала с катастрофической скоростью — все, что не являлось нужной мне информацией отсекалось, вырывалось с корнем — едва ли я осознавала свои действия, когда впилась в плечи своего отца, стоящего у входа в подвал. Думаю, я просто хотела обнять его после долгой разлуки. А еще в нашей гостиной никогда не было входа в подвал, вот, что странно. Только читала в трухлявых семейных архивах, что раньше на месте нашего поместья было кладбище — то ли индейцев, то ли цыган.
Плечи отца были теплыми даже сквозь ночную сорочку, точно в детстве, когда он изредка брал меня на руки, рассказывая отвратительные, страшные истории про волков с человечьими головами и бездонных пирамидах, в которых коридоры гонят журчание незримых во тьме флейт. Не чувствовала, клянусь, в руках никакого напряжения — он ведь немолод и просто потерял равновесие, свалившись с лестницы в одушевленный зев подвала. Не нужно было пытаться отнять мою книгу.
Всплыл вздувшимся мертвецом давний летний кошмар — сошедший с ума дядюшка был холоден, как лед, а его зубы в гнилом рту были острыми и едва не прокусили мне запястье. Кажется, его так никто и не похоронил, тело не нашли или что-то в этом роде. Не могу вспомнить имя того врача – не то Гарольд, не то Генри. И фамилия у него как шипение змей… Конечно, я не могла причинить отцу вред. Стоит туда спуститься, посмотреть, все ли в порядке. Пол отчего-то весь мокрый. Прошлое не умирает — точно болезнь оно растет в нас, взращивая свои отравленные плоды, если почва достаточно благодатна. Существуют силы, способные стереть человека подобно воде, размывающей чернила с выброшенного листа, если у подписавшего приговор человечеству недостанет сил и возможности исполнить задуманное.
Меня никогда не существовало, только оболочка, фарфоровая кукла с ядом внутри. Все виденные мною документы — подделка. Я не знаю, почему зеркала во всем доме превратились в оконные стекла — где сейчас скрывавшая их глубину амальгама?
Спускаюсь в подвал, чтобы быть ближе к земле, дальше от гнилостно пахнущей воды, прибывающей в комнату, сочащейся из стен. Меня охватывает непохожая ни на что сонливость, а склизкие нити подбираются все ближе к моему разуму, зрение покидает меня, и уже хлопают невидимые черные крылья!
И теперь я должна исполнить свое предназначение, жалкую роль смертоносного для человечества грешного сосуда. Отец мог бы гордиться мною — разве я не гостеприимная хозяйка, готовая дружелюбно распахнуть Двери милым сердцу гостям?
Выход из подвала становился все уже, а темнота наполняет душу гнетущим страхом, который исходит, похоже, от каждого камня, которыми выложены стены этого чудовищного склепа, чьи стены взмывают в какую-то отвратительную бездну. Где-то в вышине я вижу очертания обломанных ступеней...
Книга в моих руках не могла быть подлинником — заклинания безнадежно подверглись искажениям "... Где же страница семьсот пятьдесят один? Ночью они подсунули мне фальшивку!
Прости меня папочка... Страницы тускнеют и обугливаются... Хотя багровые чернила той, _подлинной_ становились лишь ярче!
Наш мир — это царство безумия. Безысходный ужас жизни, безраздельно господствующий над человеком держит его подобно цепному псу, с первых глотков зловонного воздуха обращая в своего раба и верного приспешника.
___________________________________________
Рецензия от плохого копаЕсли честно, я навряд ли смогу выдать что-то вразумительное после прочтения данного текста. Слишком много сил я израсходовал, продираясь сквозь это. Я не буду врать, я не читал Лавкрафта, может, это и похоже на него (судя по всему такая цель и преследовалась), но лично я углядел в этом одну единственную аналогию. Сочинение восьмиклассницы, являющейся ярой поклонницей литературного гения того самого Лавкрафта, подражающей стилю и слогу, но не имеющей особых предпосылок к приятию особого мира мастера. Скудно, скучно, излишне заумно, стилизация была проведена, но недостаточно умело, что сделало текст крайне тяжелым для восприятия и чтения. но я уже говорил об этом. Идеи не углядел, возможно, я туповат для этого. Или ее просто нет.
Мой вердикт: больше не надо так. Сделайте что-то свое.
Рецензия от хорошего копаНе хочется говорить об этом тексте ничего плохого, но, извините, и хорошего сказать особо нечего. Так уж получилось, что я являюсь большим ценителем и почитателем таланта Лавкрафта. И я бы не сказал, что это - ужасная стилизация. Она, в общем-то, нормальная. Сохранен основной стиль, какие-то авторские приемы, ритмика текста вышла самой удачной. Но на этом, как бы, и всё, потому что текст немного скучен. Я ни в коем случае не хочу обидеть автора, но говорю только то, что почувствовал после прочтения. Признаюсь, Ваш текст висел на повестке дня уже очень давно, и первое, что я сказал бэдкопу, прочитав пару первых строчек: "Это, должно быть, интересно и здорово". Но потом как-то так вышло, что текст НЕ затягивал. И даже банальное "что будет дальше" и "чем всё закончится" не срабатывало, как это бывает в случае с другими подобными вялотекущими повествованиями. Именно поэтому текст пролежал так долго, у нас просто не доходили никак руки.
Плюс, часто бросались в глаза такие штуковины, вроде "закончить до конца". Будто закончить можно как-то ещё. Я понимаю, в авторском запале такие вещи часто не замечаются, но всё-таки при повторных вычитках следует подобные вещи учитывать.
Не совсем уразумел, с какой стороны тут что, кажется, для того, чтобы понять, нужно ещё раз прочитать, но я уже не осилю. Автор, мне понравилась стилизация и понравился слог, но я немного недопонял сюжета и того, каким боком он относится к нам и тематике нашего соо. С другой стороны, я понимаю, что это лишь мои проблемы, а потому прошу прощения за возможные незаслуженные тапки. Мне показалось, что в Вас есть потенциал, и я был бы рад почитать что-то не стилизованное.
Мой вердикт: воздержался.
Рецензия от шерифаСогласен с хорошим по поводу того, что было бы интересно почитать от Вас что-то менее запутанное и менее стилизованное. Текст ровный, без особых шероховатостей, но немного скучный.
@темы: ориджинал, даркрум, Фандом: миры Лавкрафта, фанфикшен, рецензия, PG-13
-
-
06.03.2011 в 13:51-
-
06.03.2011 в 14:00-
-
06.03.2011 в 14:09дегенератретроград, да ТАТдоброта же!
- Все им подай-принеси, а благодарности никакой, - бурчал себе под нос Мессия, ведя за собой экзальтированную толпу.
- Нья-я-я-ярлатхоте-е-еп, - раздался беззвучный голос, который и голосом-то не был, но, тем не менее, раздался, да еще как! Люди неловко и чопорно заозирались по сторонам, будто пробужденные ото сна, но не могущие пошевелиться, в этом предрассветном ужасе. - Ее-еды-ыы.
- Бегу, Великий Древний! - Замахал он цилиндром, а сам снова выругался. - Ну, что встали, стадо баранье! За мной, паства, боярин де-с кушать изволит!
доброоотааа~~~ 8DDDD
БЕ3N0ГИМ блджд хдддддддддддддддд
-
-
06.03.2011 в 14:14с криком ВПЕРЕД гномы молча бросились в атаку.
-
-
06.03.2011 в 14:16из ЦВЕТА
которого не было
такого
он еще мне мозг порвал, когда я читал-
-
06.03.2011 в 14:28А еще это - и тут я увидел такое нечто ужасное, такое ужасное, что его описать невозможно, но я все равно опишу)
Да ну, Лавкрафт прекрасен.
-
-
06.03.2011 в 14:39или когда там рассказ идет-идет от первого лица, в виде записок; а потом протагонист ВНЕЗАПНО умирает. и какбэ. какбэ. майндфак. хд
он восхитителен. хд
-
-
06.03.2011 в 14:43я шел по кладбищу, сам я не местный, вырос среди книг, и в них я читал ужасные, неописуемые вещи, и я шел, шел И ТУТ ОНО ОТКУСИЛО МНЕ ГОЛОВУ!!!
-
-
06.03.2011 в 14:58я шел, шел, и ТУТ ОНО ОТКУСИЛО МНЕ ГОЛО- *запись загадочным и трагическим образом обрывается*
обожэ. мне нельзя сюда ходить, я захватываю треды и они становятся маленькиими филиалами фандомов.-
-
06.03.2011 в 16:23а помнишь шоггота-стриптизера?
-
-
06.03.2011 в 17:33Все правильно, так и надо! Больше космического ужаса!
Achenne Омайгад! Да-да-да! *катается*
-
-
06.03.2011 в 22:59Читаю дискуссию и медленно офигеваю. что-то я пропустила в своем развитии, когда я отложила книгу Лавкрафта.