[Рецензия #012]

[blackjack-n-whores]

Название: «Смотри. Чайки»
Автор: ди хасами
Фэндом: ориджинал
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Джон/Сэм (original male characters)
Жанр: ангст, POV, драма
Саунд: Breaking Benjamin "Anthem Of The Angels"
Предупреждения: инцест, смерть персонажей, беспорядочно использованная ненормативная лексика, обрывочные предложения. ребят, если это ваши сквики, не трепите себе нервы, не читайте.

текст

Days go on forever
But I have not left your side
We can chase the dark together
If you go then so will I.

1.
Он говорит:
-Смотри. Чайки.
И вот тут я начинаю плакать. Просто иду рядом с ним и реву, даже не стесняясь. Парни не плачут, ага. Я засовываю руки в карманы. Хлюпаю носом. И я думаю, что это самое «парни не плачут» наверняка придумала девчонка. Без вариантов.
Он просит:
-Прекрати.
У меня полные кроссовки песка, идти очень неудобно. Мне хочется курить, хотя я, в общем-то, не курю. Он, значит, просит меня прекратить. Его лица не видно из-за серого капюшона. Чайки, бля. Я всё ещё хнычу. Ветер дует, заставляя слезы высыхать на лице. Неприятно стягивая кожу. Кажется, ещё немного, и я начну всхлипывать. Легко сказать «прекрати». Можно подумать, я часто плачу. В последний раз я так рыдал, когда помер наш пес. Скай его звали. Умный был, хороший. Жалко, конечно. Но сейчас, в общем-то, не о нем речь.
Мы все идем. В принципе, мы можем так идти ещё очень долго. Пляж большой. И пустой. Только я, Джон и чайки. Ебануться. А кроссовки все зачерпывают песок, и я думаю, сколько же там ещё поместится? Когда я начинаю всхлипывать, Джон останавливается. Он, значит, останавливается и меня тоже тормозит. Берет своей рукой чуть выше локтя.
Я говорю:
-Чего?
Всхлип.
-Чего мы встали?
Всхлип. Я боюсь надолго закрывать глаза. Боюсь темноты.
-Не смотри на меня так, - говорю.
Всхлип. Интересно, как долго я продержусь без сна?
Джон смотрит на меня. Долго так смотрит. Внимательно, блин. Хочется отвернуться, но я этого не делаю. Нельзя.
-Что нам теперь делать?
Это Джон меня спрашивает. Чайки его любимые орут так, что мне хочется их перестрелять. А потом каждой в отдельности открутить голову. Плакать больше не получается, поэтому я просто начинаю размазывать слезы и сопли по лицу. Рукавом куртки. У Джона глаза карие, красивые. Зараза. И не плачет ведь, а я вот не выдержал. Облажался. У Джона всё лицо в щетине – это он так пытается отрастить бороду. А у меня зато волосы красные. Мама целую неделю со мной из-за этого не разговаривала. Прости, мама. Мудак я. И Джон тоже. Я уже успокоился. Чайки орут, ветер дует. Я молчу.
Джон говорит:
-Брат.
Я мысленно делаю себе харакири и наблюдаю, как кишки вываливаются из распоротого живота.
Он говорит:
-Зачем мы это сделали?
Кишки всё вываливаются. Под ногами уже натекла лужа крови. И целая горка внутренностей. Слетаются чайки, начинают орать ещё истошнее. Одна чайка спрашивает:
-Сэм, зачем вы это сделали?
Я отвечаю чайке:
-Откуда мне знать.
Я отвечаю Джону:
-Откуда мне знать.
Чайка, кажется, не поняла. Ну и ладно. Что с нее взять, с тупой крикливой птицы. Вонючей, к тому же.
Нет, ну правда, откуда мне знать, зачем вчера я улегся на одну кровать с братом? У меня и своя кровать есть, очень даже удобная. Чайка глядит на меня недоверчиво. Кишки начинают страшно смердеть. В моем вспоротом животе зияет огромная черная дыра. Здрасьте, я Сэм-Черная-Дыра. У меня внутри пусто и темно. Да.
Джон садится на песок. Капюшон сползает с головы, и я вижу темную коротко стриженую макушку. Я бы тоже сел, но дыра мешает. Небо серое, пасмурное. Всё в тучах. И ещё, конечно, чайки. О них нельзя забывать.
-Так вот, - мысленно обращаюсь я к одной из чаек, той, которая самая вонючая и самая любопытная. – Лег я, значит. А он такой теплый. Нет, ну правда. Дома холодно было. Ты бы видела нашу квартирку. Грязная и щели кругом.
Чайка как будто наконец начинает врубаться. Смотрит на меня сочувственно. Воодушевленный таким сопереживанием, я продолжаю:
-Ну я и прижался к нему. Он вроде засыпал уже, не правом боку лежал. Я, чтобы и ему теплее было, обнял его.
Пока я беседую с чайкой, Джон успевает закурить. Тоже мне. На меня даже не смотрит. Выдыхает дым и пялится в ватное небо. Отец бы его убил, если б узнал, что он курит. Но отца у нас уже давно нету. Да и хрен с ним. Чайка нетерпеливо зыркает на меня.
-Ах, прости, - мысленно говорю я чайке. – Задумался. Так вот, обнимаю я брата. И рукой начинаю водить по его груди. Пишу на ней пальцем «Джон». Потом пишу «говно». Он просыпается и говорит: «Какого хрена, Сэм?». Ну, я, естественно, понятия не имею, какого хрена. И я ему отвечаю: «Холодно». Он говорит: «Одеяло достань. Там в шкафу есть запасное».
Чайка хрипло смеется. Сволочь. Я мысленно матерю её. Она обиженно замолкает. Я кошусь на Джона, проверяя, не спалил ли он случайно нашу с чайкой милую беседу. Но Джон не обращает на нас внимания. Сидит себе попыхивает сигареткой. Можно продолжить.
-На чем я там остановился? – провожу рукой по волосам. Они почему-то влажные. Чайка трагично закатывает глаза. Наглая. – Ах, да. Одеяло, значит, запасное. Я вру: «Его мать забрала». Джон, конечно, мне верит. Он мне всегда верит. Я вывожу пальцем у него на груди «Одея…». Джон начинает двигаться, чтобы поправить подушку. И рука моя сползает прямо на его живот. Живот у него мягкий и тоже теплый, с шершавыми волосками. Я зачем-то начинаю этот самый живот гладить ладонью. Осторожно так. Джон бурчит: «Дай поспать». А мне вот спать не хочется, хоть убей. Я уже согрелся, но к себе в кровать почему-то возвращаться не спешу. И вот я лежу. Темно. Джон, кажется, снова начинает засыпать. Я щупаю резинку его трусов. Широкая такая, ребристая. Я глажу её пальцами…
-Не устал ещё стоять? – интересуется чайка. Заботливая какая. Я вздрагиваю. Джон уже не курит, просто сидит, подтянув колени к подбородку, обхватив ноги руками. Я, оказывается, действительно устал. Черт с ней, с дырой. Двигаю кроссовком кишки и сажусь чуть позади Джона на песок. Песок, кстати, холодный. Набираю горстку в ладони. Пропускаю сквозь пальцы. Рассказываю:
-Там, где резинка и чуть ниже у Джона особенно тепло. Я не удерживаюсь и начинаю ощупывать через трусы. Там всё мягкое, податливое. И трогать приятно. Ну, вот я и трогаю. Как последний идиот. И чувствую, как у меня начинает вставать. Я даже растерялся. Джон, видимо, тоже почувствовал, как у меня встал и сразу проснулся. И шипит на меня из темноты: «Ты что творишь?». Я замираю. Но уже поздно: у Джона тоже встал – я прямо чувствую своей рукой, как там всё напряглось. Ну, думаю, пиздец. Приехали. Джон осторожно говорит: «Брат, убери руку и будем считать всё это приступом лунатизма». Мысль, конечно, хорошая. Он говорит: «Будем считать, что тебе снилось, будто ты щупаешь Алекса». Алекс – это мой приятель. Джон его терпеть не может и вечно говорит, что мы пидоры. Я и не спорю.
Я говорю: «Ага», но руку не убираю, продолжаю гладить. У Джона уже все трусы мокрые. У меня – тоже. Мне даже жарко становится и хочется сбросить одеяло на пол. Джон молчит и не двигается. Кажется, даже дыхание задержал. И тогда я просто беру и сую руку ему в трусы. Обхватываю член покрепче. И начинаю дрочить. А сам всё думаю «Бля, это же мой брат». Джон каждую минуту говорит что-то типа «Нельзя» или «Не надо», а сам подставляется, ерзает. И дышит громко.
Чайка смущенно пыхтит. Джон пишет пальцем на песке «Боже, прости». Стирает. Пишет «Боже, я спал со своим братом». Опять стирает кроссовком. Я отворачиваюсь. Не хочу видеть, что ещё он там придумает.
Чайка спрашивает осторожно:
-А дальше?
Втянулась уже.
Я говорю:
-Ну что дальше… я ему дрочу, а сам трусь об него. А потом он вдруг стонать начал, хрипло так, в подушку. И я сразу кончил.
Чайка тактично делает вид, что не замечает, как у меня снова встает, пока я всё это рассказываю в таких подробностях.
-А у Джона никак не получается. У меня уже рука устала и опять стояк. Стали мы, значит, целоваться. Так странно это было. Вроде брат. Неправильно, все дела. А мне наоборот. Хорошо как-то, спокойно. Целуемся, в общем. Ему тоже хорошо, я чувствую. Только не кончает никак. Мне аж обидно стало. И я говорю: «Давай». И на спину переворачиваюсь. Он говорит: «У меня с парнями никогда не было». А я ему: «У меня тоже». Вру, конечно. Один раз уже было. Но пусть лучше Джон думает, что не было. Он мне верит. Вошел, значит. Больно конечно, ужас. Но всё равно хорошо. И я всё пытаюсь найти причину, почему нам надо остановиться. И не получается. Потому что Джон во мне двигается, думать мешает. Ну, а потом всё закончилось. Меня сразу вырубило. Просто уснул и всё. А утром проснулся и думаю «Бля, хоть бы это всё мне померещилось». Открываю глаза, а Джон весь такой бледный и серьёзный ходит по комнате. Даже одеться уже успел. А я без трусов на его кровати, и значит, нихуя, не померещилось. В школу, конечно, не пошли. Какая школа, когда такое. Мне страшно стало. Ночью-то всё по-другому, не соображаешь особо. А тут утро. Всё тусклое, мутное. Простыня в сперме, блин. В общем, неприятно и страшно. И главное что теперь друг другу говорить – тоже непонятно. Хорошо, мама раньше нас ушла. Как ей в глаза смотреть теперь – хрен его знает.
Чайка говорит:
-Психи какие.
Лучше бы вообще ничего не говорила. Дура. Я ей мысленно говорю, что сеанс окончен, и она может проваливать. Надувшись, чайка орет и улетает. Джон всё что-то выводит на песке. Я всматриваюсь и вижу «Сэм. Сэм. Сэм. Сэм…». Буквы кривые, пляшут. Мне опять хочется плакать, но я себя сдерживаю. Хватит уже на сегодня.
Я спрашиваю как бы между прочим:
-Джон, ты жалеешь, да?
Он прекращает свое занятие и поворачивается ко мне. Между нами куча кишок из моего живота, но Джон, конечно, её не видит. Глаза у него такие. Я всё никак не привыкну. С рождения смотрю, а привыкнуть не могу. Такие глаза только в мультфильмах бывают у самых пушистых положительных героев. И ещё вот у Джона.
Он говорит:
-Я боюсь.
Ну конечно, я его понимаю. Я тоже боюсь, мне, может, даже страшнее, чем ему.
-Чего боишься? – спрашиваю.
-Боюсь темноты, если тебя не будет рядом.
Я понимаю. Я киваю, тянусь и сжимаю его руку. Она такая холодная, вся в песке. Моя – тоже. Мы сейчас в темноте. И друг без друга очень плохо. Вместе конечно тоже страшно. Но по одиночке мы пропадем совсем.
-Я не жалею, - говорит Джон. – Только бы выйти из темноты.
Чайки орут опять. Но мне уже на них всё равно. Он же мой брат. Мы уже друг без друга не сможем. Темноту можно пройти только вместе. Я прячу лицо в складках его серой кофты. А он гладит меня, запускает пальцы в волосы, оставляя там песок. И мне становится лучше. Мне становится тепло и спокойно, страхи на время отступают. Я знаю, что только на время. Что потом они вернутся. Что темнота станет ещё непрогляднее. Но сейчас всё хорошо. Сейчас я ищу своими губами губы Джона и целую. Целую. Целую. Мы лежим на песке. Мне не холодно, потому что Джон обнимает меня. Завтра, наверное, он снова скажет: «Смотри. Чайки». А я снова заплачу как ненормальный. Но темнота когда-нибудь закончится. За темнотой всегда идет свет.

2.
В небе кружатся чайки. Они такие красивые. И небо – оно цвета индиго. И ветер, летящий с океана, он такой теплый. Этот ветер – он свободный. Здесь очень хорошо. Песок приятно греет спину. Если это ад, которым пугают детей, то, черт побери, ради этого всем стоит стать грешниками.

Я стою на пороге комнаты. И всё, что я могу думать: «Нет». Нет, нет, нет, только не это. Окно нараспашку, пробирающий до костей ветер гуляет по комнате. Наши постели расправлены. Я стою, сжимая кулаки. Джон болтается посреди комнаты. Лицо, это лицо – оно больше ему не принадлежит. Записка на столе, но я даже не хочу её читать.

Он спрашивает:
-Ты помнишь, где мы?
Я говорю:
-Нет.

Окно открыто, дома никого. И это всё, что мне нужно. Взбираюсь на высокий подоконник. На Джона не смотрю. Не могу.

Он спрашивает:
-Ты помнишь, зачем мы сюда пришли?
Его пальцы в моих волосах.
И я говорю:
-Нет.

Ветер бьет меня по лицу. Словно дает пощечины. Я впиваюсь пальцами в оконную раму. Вниз не смотрю, только в небо.

Мне кажется, что он улыбается.
Улыбается и спрашивает:
-Ты помнишь, что я только что сказал?
Я облизываю губы.
Я говорю:
-Нет.

Там чайка. Откуда она взялась – понятия не имею. Та самая чайка. И я уже не держусь. И я делаю шаг.

Он приподнимается на локте.
Смотрит на меня.
И он спрашивает:
-Тебе хорошо?
Сердце успевает пропустить несколько ударов.
И я говорю:
-Да.[/
______________________________________________________________________________
MORE]

рецензия от плохого копа

Я всё-таки как-нибудь устрою акцию бесплатной раздачи антидепрессантов ангстовым авторам. Ребята, нувычо? Мы тут обрыдались всем участком. Автор, видимо, очень любит Паланика, судя по стилю. Поскольку надо автора поругать (я же всё-таки плохой), скажу про маленькие ошибочки и чрезмерную паланиковщину. К тому же, чозасопли? Ну, ё-моё, трахнулись и трахнулись. Жили бы дальше долго и счастливо. Нет жеж, надо было всё испортить! Какая молодежь пошла неспокойная. Я тоже чаек не люблю, они реально орут и воняют. История трогательная и девачковая, но треш типа кишок на песочке я заценил!
Мой вердикт: больше кишочков, меньше сопелек.

с любовью во все физиологические отверстия,
 плохой полицейский

рецензия от дерганного ирландца

А я проникся. Во-первых, хороший пов получился. Автору действительно удалось создать особую манеру речи персонажа, этого самого Сэма. Плюс хороший прием с чайками, которым он рассказывал свою историю. Я, если честно, как и та самая вонючая и самая крикливая чайка, втянулся. С дырой в животе и кишками тоже неплохо получилось, хоть и немного отталкивающе. Сцена секса в переложении мальчишки вышла нелепой, но, наверное, автор так и задумывал. Хорошо, что там не было нарочитых красивостей вроде эротичных стонов и воплей "Да-да, братик, возьми меня!". Утро будто сам увидел: стыдное и тусклое. В целом, это очень неплохо. Обрывочность иногда не в тему, но это не так страшно.
Мой вердикт: понравилось.

пью за Ваше здоровье,
 дерганный ирландец

рецензия от шерифа

Ну хоть не ПВП, уже радует. Я не люблю излишний трагизм, но этот текст дочитал потому, что понравился стиль повествования. Концовка, конечно, ебанутая, но в то же время в чем-то она положительная и "хэппи".

искренне Ваш,
 шериф